Пусть не врут, что Вторая мировая война (или как хочется кому-то – «Великая отечественная») закончилась. Она в нас. В нашем отношении к ней.
И пока нам доказывают, что есть победители, которые имеют право лгать и писать историю, и есть побежденные – не имеющие никаких прав на правду, война будет продолжаться.
Война бессмысленна в любом случае. Вторая мировая это доказала. Победителями в ней стали те, кто меньше всего пролил крови. А горы мяса сейчас стали единственным фетишом, которым гордятся нынешние празднователи.
Но это в общем. Частность в этом общем – моя семья, которая состоит (или состояла) не только из папы-мамы, дедушки-бабушки, но и всех тех, кто имеет даже третью-пятую-седьмую степень родства со мной. А потому историю своей семьи в контексте войны 1939-1945 годов хочу начать со своего деда, рассказав и о тех, кто был вокруг, рядом и не очень. Но сначала одно отступление.
Каждое лето родители пытались вывозить меня и сестру из далекого Казахстана на Родину. В Черниговскую область. Там есть два села – одно в нынешнем Бахмачском районе (родина мамы), другое – в Корюковском (отчина). Вот это второе – Перелюб, основанное моими предками, прославлено в кино и книгах, как один из центров партизанского соединения под командованием Федорова. Оно часто упоминается в лакированной книго-киноэпопее «Подпольный обком действует». Там есть не только фамилии моих многочисленных родственников, но и тех односельчан, которых я успел застать живыми в моем детстве. Кое-кто из них с гордостью носил звезды Героев Советского Союза. Но это не вся правда о той войне. Были там и другие ГЕРОИ.
Помню, что мне было 6-7 лет (самое начало семидесятых прошлого столетия). С местными мальчишками мы целый день бегали по живописным окрестностям Перелюба. Река, торфяники, лес – все было нашей территорией. Как-то устав и проголодавшись, решили зайти в ближайшую хату на околице, чтобы попить воды. Хозяйка (на мой тогдашний взгляд, пожилая), сразу углядев во мне чужого, спросила: «Чей будешь?» Я ответил. Она взяла меня за руку и подвела к красному углу, в котором за занавесью висели образа. Отодвинув рушники, она ткнула пальцем вверх и сказала: «Это твой дядя!» Я не понял. Под потолком висело изображение какого-то мужика с колечком на голове, женщина с ребенком. А рядом просто чей-то фотопортрет в пиджаке. Сказав «ага», я убежал вслед за товарищами.
Но что-то меня задело, зацепило. Своих дядей я знал наперечет. А того, из угла, не помнил. Стал расспрашивать взрослых, на что получал ответ: «Тебе пока лучше не знать».
Так вот, про деда. Уникальный мужик был. В 1916 году его призвали на фронт Первой мировой. Воевал на Северном фронте под Псковом в украинских частях, которые совсем не поддавались большевистскому разложению, и держали позиции до последнего. Но общий фронт рухнул. Дед добрался до Петрограда, побывал на митинге, где выступал сам Ленин. Послушал его и сделал единственно правильный в той ситуации вывод: вернулся домой, в Перелюб, и пошел в «зеленые», где воевал и против «белых», и против «красных». Потом был НЭП. Дед умел и хотел работать. Стал зажиточным – пара коней несколько коров, стадо овец. Но пришел колхоз.
Надо сказать, что у деда, кроме сестер были еще три брата. В четверке он – третий. Старшие – герои Гражданской войны, коммунисты. Начальники. Они и вразумили деда, что сопротивляться колхозу бессмысленно. Сотрут. Дед отвел поголовье на общий двор, за что в силу проявленной сознательности получил должность – заместитель головы колхоза. Голова же, конечно, должен был быть членом партии, куда моего предка даже под расстрелом не загнали бы.
Не знаю, заслуга ли деда, но раскулачивание и Голодомор в основном обошли Перелюб стороной. Впрочем, река и лес всегда могли прокормить местных селян даже в самые лихие годы.
Как никак, но дед Кондрат стал местной элитой. Со всеми вытекающими. И в чем особо повезло – породнился с прокурором района. Стали они кумовьями. В конце лета 1940 года кум приехал к деду самогона попить, и после очередной рюмки сказал нечто следующее (процитировать не могу, но за достоверность ручаюсь): «Кондрат! У тебя все братья уже сидят как враги народа. (На самом деле посажены были двое старших. А самый младший – Степан – начальник Черниговского облоно просто исчез. Через 25 лет выяснили, что он был расстрелян по постановлению ОСО.) Ты ж понимаешь, что и тебя рано или поздно посадят. Но вот пришла разнарядка из области на халатных хозяйственников. Давай я тебя посажу на пять лет за служебную халатность. Это ж не политическая статья, да и срок детский. Отсидишь, выйдешь, будешь не «политическим», а просто уголовником!»
У деда тогда за плечами было 42 года и шестеро детей. Самой младшей еще не исполнилось три месяца. Дед почесал репу, позвал жену на консультацию и сказал: «Согласен». Так и сделали.
Но сидеть ему долго не пришлось. Повезло. Война.
Из социально близких «неполитических» срочно формировали штрафбаты (они тогда по другому назывались, но суть была та же), чтобы искупать «вину» кровью. Затыкали дыры мясом. Первый бой под Москвой стал для моего деда последним. Тяжело раненым и с контузией он оказался глубоко в тылу. И почти до конца войны «припухал» на Урале. После освобождения Украины вернулся в Перелюб и, несмотря на все уговоры, отказался занять какую-либо должность, став простым шорником-сапожником.
В его сапогах почти все село ходило. А он всегда был при деньгах и «магарыче». Он же научил меня хитрому искусству из щетины сучить дратву. Кто не знает, про что это – и не надо.
Старший сын деда Василий – брат моего отца – погиб в годы войны. Партизанил у Федорова. Удивительно, но никогда от деда не слышал сожаления по этому поводу. Он всегда отзывался о погибшем первенце фразой «Сам дурак». Я долго не мог понять такого отношения, пока не узнал историю семьи глубже. Но сейчас не про это.
Впрочем, ходил по селу слух, что именно Василий бросил гранату в окно дома Алексея – того моего дяди, портрет которого висел в образах у доброй половины жителей Перелюба.
Алексей – самая загадочная фигура в нашем семействе. Знаю я про него много, но разобраться во всем не могу до сих пор.
Его отец – самый старший брат моего деда. Прошел Гражданскую войну, будучи порученцем при самом Реввоенсовете. Потом выбился в небольшие, но начальники. В 1938 году получил положенные 25 лет за цитирование одного из лидеров Октябрьского переворота, к тому времени объявленного врагом народа. Отсидел из них 19 лет. Его устные рассказы о Колыме стали для меня фундаментом для понимания человеческой сущности. Куда там Солженицину и Шаламову. В их повествованиях нет и сотой доли той правды, о которой рассказывал брат деда. На смертном одре в 95 лет он нашел в себе силы, чтобы вскочить, открыть окно на улицу и прокричать: «Советская власть – это сволочи и террористы!». И умер.
В ТЕМУ:
Призываю к бойкоту политиков, которые пиарятся на теме Второй мировой войны
Мода на совок или День Победы по-советски
Известная актриса Наталья Фатеева рассказала о возвращении Сталина и "путинских делах" (ФОТО)
Его портрет украшает обложку одного из номеров журнала «Советское фото» за 1977 год. Типа, Лев Толстой – один в один.
Младший сын этого деда закончил школу с золотой медалью. Но он был сыном врага народа. При Хрущеве это уже не считалось преступлением, но у него был старший брат Алексей. Тот самый. Поэтому младшему не дали поступить ни в один вуз, и работал он до самой пенсии машинистом электровоза на станции Знаменка Кировоградской области. Гонял грузовые составы на Херсон.
А теперь про героев. Сам Алексей встретил войну в Перелюбе, будучи учителем немецкого языка в местной школе. В армию, как всех, его не взяли из-за слабого здоровья, да и учителей такого профиля в той местности особо не было.
Советские войска летом 1941 года так стремительно откатывались от границы, что среди гражданского населения эвакуироваться успевал только тот, кто имел возможность. От желания это не зависело. Алексей тоже вскоре оказался на оккупированной территории. Там же вскоре началось разворачиваться партизанское движение под командованием первого секретаря Черниговского обкома ВКП(б) Федорова. А Алексея немцы тут же привлекли к работе в качестве переводчика в местной комендатуре.
Перелюбу в войну не повезло. Вокруг были леса. А значит и партизаны. Не беру грех на душу, чтобы что-то утверждать, но в моей семье всегда были два примера для сравнения поведения немцев-оккупантов.
Как я говорил, моя мама из Бахмачского района – там лесов нет, одни степи. Маме было 5 лет, когда пришли немцы. Их она вспоминает без злости. Вроде как нормальных людей. На постое было пять человек. Правда, оккупанты жили в хате, выселив хозяев во флигель. Но только при немцах моя мама впервые в жизни попробовала шоколад, тушенку, конфеты. «Фрицы», оторванные от своих семей, очевидно, конкретно ностальгировали по детям, а потому отдушину находили в украинских малятах, подкармливая и оберегая их. Не идиллия, но все же человеческое никому не чуждо… При этом немцы знали, что хозяин-отец воюет в Красной Армии (Кстати, дед Михаил одним из первых в 1941 году получил медаль «За отвагу», цена которой потом резко упала.)
Другое дело Перелюб – край лесов и «партизанской славы». Я не буду оригинальным, если расскажу то, что слышал сам от тамошних жителей. И это их правда. А эта правда заключается в том, что советские партизаны, зная, что за каждого убитого в населенном пункте немца оккупанты казнят заложников из местных жителей, сознательно убивали именно на территории села, рассчитывая, что простым людям деться будет некуда, и они уйдут в лес. Чтобы пополнить отряды «народных мстителей». Если селяне не уходили, то убивали и их, сваливая все на немцев.
ЭТО ПРАВДА. Жертвой этих чудовищных правил чуть не стал мой отец. Ему тогда было всего 6 лет. И не случись чудо, то и меня бы сейчас не было.
Возвращаясь после одного из безуспешных карательных походов в лес, обозленный немец увидел на улице мальчишку, которого схватил за ногу и хотел швырнуть в колодец. Этим мальчишкой был мой отец. И, слава Богу, что на улице в тот момент была его мать. Эта кроткая по жизни и тщедушная по комплекции женщина налетела на немца с кулаками. Она спасла своего сына (и меня) от неминуемой гибели. А «фрица» от неминуемой расправы спасли его сослуживцы, тут же расквасившие ему физиономию.
Такие случаи были не единичными, и не всегда так счастливо заканчивались. Партизаны вызывали озлобление у оккупантов, которые прекрасно понимали, что без поддержки местного населения «лесные братья» не могли бы вести свою войну. Потому в какой-то момент немцы решили прибегнуть к самым жестоким действиям. В местный клуб были согнаны жители одного из концов села – больше 500 человек. И командир карательного отряда заявил, что они будут там сожжены, если не выдадут тех, кто поддерживает и снабжает партизан.
Это бы так произошло, если бы не прибежал Алексей, который на единственно доступном для понимания немцем языке логики объяснил, что именно такого карательного акта и добиваются советские партизаны. В результате все селяне были выпущены из клуба, после чего в их домах портреты Алексея стали иконами.
А через несколько дней ночью в окно хаты Алексея влетела граната. Он не погиб чудом, но однозначно понял, что партизаны не простят ему спасенных жизней односельчан. В то же утро он уехал. И ехал до тех пор, пока не оказался в США, где позже стал профессором одного из самых знаменитых университетов. И что интересно, не по лингвистическому профилю, но доктором наук и профессором математики. Впрочем, в семидесятых годах он заведовал там же и кафедрой славянских языков.
В 1960 году Алексей рискнул поступить волонтером-переводчиком на Олимпиаду в Скво-Велли. После чего признался, что не видел в своей жизни более ужасных и злых людей, чем «советские». И пообещал больше никогда с ними не общаться. Исключение делал только для родственников. Хотя до конца жизни он так и не помирился с моим дедом. Из-за того самого сына-партизана Василия.
Но этот дядя Алексей, сам того не ведая, весьма помог лично мне в одной тяжелой ситуации, в которой, возможно, спас мою жизнь. Хотя это не имеет отношение к ТОЙ войне.
И он не был единственным в нашей семье, кто спасал чужие жизни и души. Более известным на этом поприще стал его двоюродный брат (и моего отца тоже) – архимандрит Владимир (в миру его звали Василий, а паства именовала «Великим»).
Этот Василий был сыном самого младшего брата моего деда – Степана. Того считали самым умным и перспективным в семействе. И должность завоблоно для него явно не была потолком. Но в 1938 году его расстреляли. А детей – годовалую Надю и трехлетнего Васю определили в детские дома.
С началом войны детдом Нади был эвакуирован в советский тыл, а Вася оказался на оккупированной территории. Это и определило катастрофическую разницу в их последующих судьбах.
Василия немцы переправили в Баварию, где им поначалу опекалось местное православное братство. А после войны американцы, в чьей зоне оккупации он оказался, отправили его в США в православный приют при кафедральном соборе Зарубежной Русской православной церкви. Там Василий принял послушание и постриг. С годами он поднимался в церковной иерархии, став самым влиятельным православным священником Америки. Этот статус позволил ему озаботиться и судьбой родной сестры, которую у него отняли после гибели родителей. Но это было большой ошибкой.
Надя после детдома жила и работала в городе Родники Ивановской области. И находка ее братом оказалась для нее фатальной. Уже в 1970-х годах после первого же прошения о воссоединении семьи ее засадили в психбольницу, состряпав «хронический» диагноз. То, что произошло с ней потом, до сих пор уму непостижимо. Обстоятельства того я узнал гораздо позже, но они не перестают потрясать меня цинизмом и ныне.
В 1974 году президент США Джеральд Форд во время саммита лично попросил генсека ЦК КПСС Леонида Брежнева о помощи в деле воссоединения семьи Нади и Василия (тогда уже архимандрит Владимир). Леонид Ильич пообещал помочь. После чего Надя исчезла. Официальная версия МВД была такой: психически больная женщина сбежала из особо охраняемой психбольницы в Ивановской области и пропала. Ее объявили во всесоюзный розыск.
Спустя какое-то время в Ульяновске у опоры моста через Волгу был обнаружен труп женщины с пробитой головой и привязанной к ногам тяжелой настольной лампой. Эти детали не были внесены в протокол осмотра, но по описанию труп походил на пропавшую Надю. Это она и была. Мой почти 80-летний дед ездил в Ульяновск на опознание. Тамошние милиционеры и посвятили его в тайные детали, которые им запретил фиксировать КГБ.
Так война проехалась по судьбам этих почти святых брата и сестры: немецкая оккупация ему открыла дорогу к Духу, а советская ей – дорогу к Богу.
Но не каждому та война открыла дорогу. Ту войну нынче празднуют те, кто имеет наглость быть подлым. Пока их время. Но наша память не даст нашим детям терпеть радующихся подонков, и мир придет на нашу землю.
Сергей СУХОБОК, proUA
Последние 5 статей
13.11.2015
23.10.2015
13.05.2015
30.04.2015
22.03.2015
