…"Выборы" в так называемой ДНР. На избирательных участках грохочет музыка, открыт буфет, рядом высятся горы мешков с той самой картошкой по одной гривне.

Репертуар музыкального аккомпанемента этого фантасмагорического действа меняется от участка к участку.

В центре Донецка, где-то в районе главного корпуса перемещенного в Винницу университета, слышно, что "ди-джей" подошел к делу с умом и душой. Программу открывает Виктор Цой с его "Мы ждем перемен", потом идут западные исполнители с текстами на тему социального протеста.

Зато в близлежащей школе первые осенние снежинки, вестники грядущей зимы, падают на колонки, извергающие опостылевшую кабацкую попсу.

На фоне музыки — приглушенные разговоры.

— Молодой человек, как же вы проголосуете без паспорта? — тетка типично учительского вида строго смотрит поверх очков на боевика в камуфляже. — Без паспорта нельзя!

Тот покорно вздыхает и, забросив на плечо автомат, отправляется домой. Вскоре возвращается с документом — тем самым, с тризубом на обложке.

Другие толпятся у плакатов со списком кандидатов (три человека) и общественных движений, участвующих в "выборах" (два). "А этих я вообще не знаю… Говорить с людьми надо, встречаться… Стой тут теперь, думай, кто такие…", — доносится оттуда.

— За кого же вы тогда голосовали? — не удерживаюсь от вопроса.

Подозрительные взгляды — не провокатор ли? Потом пролетарского вида кряжистый дядька в дубленке хмуро бросает:

— За мир мы голосовали, понял? Чтобы война побыстрее кончилась…

Авторы проектов непризнанных "республик" в очередной раз показали себя блестящими манипуляторами, тонко чувствующими общественные настроения этой территории.

Они стараются не светиться, но все равно попадаются на глаза. За внешней ширмой простецки-расхристанных "наших ребят" с автоматами есть другие. С правильной речью, лощеными манерами, характерным российским акцентом и проскакивающими словечками, выдающими западное образование и долгое проживание в Европе. Весной они мастерски эксплуатировали фобии и амбиции жителей. И добились своего — вынудили многих местных схватиться за неожиданно появившееся на сцене оружие.

Сейчас они же виртуозно отыграли запрос на мир. Многие из тех, кто шел на участки 2 ноября, делали это не только из желания разжиться несколькими килограммами феноменально дешевых овощей. Они искренне верили, что после проведения псевдовыборов их оставят в покое, поскольку все признают "республику" новым легитимным субъектом.

Все вышло с точностью до наоборот. Помимо часового пояса (фраза "донецкое время" произносится местными уже вполне привычно), Донбасс от остальной Украины отделил новый барьер — политический. И это еще дальше отодвинуло возможное примирение.

Официальный Киев отреагировал на это угрозой блокировать последние скудные ручейки бюджетных поступлений, намерением отменить закон об особом статусе и заверениями в готовности армии выполнить поставленные перед ВСУ задачи.

В ТЕМУ:

Как рисовали результаты выборов в ДНР (Документы)

Донбасс не скоро вернется в Украину: о профессиональной несостоятельности «правительства камикадзе» и деловой предприимчивости бандитов ДНР

Опыт замороженных конфликтов, который ничему не учит

ДНР изнутри. Краткий ликбез

На следующий день хрупкое перемирие закончилось, залпы и взрывы загремели с новой силой. И больше всех пострадали именно те, кто поверил, что голосует за мир.

…Поселок Октябрьский. До аэропорта по прямой — километра два с небольшим. Больница. Я и врач стоим на крылечке.

В нашу беседу внезапно вклинивается серия мощных взрывов. В соседних домах дрожат немногие уцелевшие стекла.

Гулкий хлопок.

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть… — деловито отсчитывает доктор.

— Семь! — торжествующе загибает он последний палец. Последнее слово тонет в свисте и раскатистом грохоте.

Сразу за грохотом — сухой треск. Это осколки прошелестели по кирпичным стенам пятиэтажек и покосившимся заборам частного сектора.

Добавляются трели стрелкового оружия. Пулемет звучит басом, автоматы — тоном выше. Кто-то где-то с кем-то схлестнулся накоротке.

— Здесь всегда так, не обращай внимания, — бросает медик. Он невозмутим.

Но выражение лица меняется, когда он окидывает взглядом больничный корпус. Окна забиты досками и затянуты полиэтиленовой пленкой. Трещины заткнуты серыми больничными одеялами.

— Но ты же понимаешь, что это все — до первых морозов? — вот теперь в голосе врача настоящее беспокойство. Он, как и все здесь, с ужасом ждет приближающейся зимы.

Доктора, наконец, прорывает, и он начинает говорить о том, что его действительно волнует. О том, как немногочисленный оставшийся персонал несколько месяцев выживает без зарплаты и пытается лечить местных жителей без поставок медикаментов и оборудования.

Лечить — в том числе оперировать раненых цивильных после обстрелов и боев. Этим занимаются все, независимо от довоенной специализации. "Я сам не понимаю, что делаю. Что-то режу, что-то достаю, что-то зашиваю…", — пожаловался в аналогичной ситуации другой доктор, специалист высочайшей квалификации, но, увы, другого профиля.

О том, как им стыдно было клянчить продуктовые наборы для себя и медсестер у гуманитарных организаций. Но пришлось, потому что голод заставил забыть о гордости.

О том, как медики с протянутой рукой ходили по поселку, собирая обогреватели,
тепловентиляторы и небольшие печки.

О том, как изношенная проводка не выдерживала нагрузки от отопительных приборов и отключалась по несколько раз в сутки…

"Вы оцените красоту игры", — наверняка посоветовал бы в этой ситуации один приснопамятный парламентский "дирижер".

Момент для новой эскалации конфликта был выбран безупречно.

Скажем, все представители международных институций покинули Донецк накануне "выборов". Они боялись дискредитировать себя, освятив своим присутствием это сомнительное мероприятие.

В итоге независимое расследование трагических инцидентов с гибелью детей в результате обстрелов, которого требовал глава украинского МИД, стало просто невозможным. По горячим следам проводить его некому. Здесь нет даже неоднократно обвиненных в излишней доверчивости и слепоте наблюдателей ОБСЕ.

Для международного сообщества "ДНР" стала terra incognita. Пиратской республикой со своими законами, раем для ее хозяев и адом для всех остальных.

…В Донецке — новая мода. Боевики заклеивают старые номерные знаки новыми — с гербом непризнанной республики и своими позывными.

Мощный военный грузовик "Дизель" прет ровно по центру дороги, распугивая встречные машины.

Следом за ним несется микроавтобус, из приоткрытой боковой двери которого торчит ствол пулемета. У этого на номерах неожиданно нежный позывной "Василек".

На блокпосту досматривает проходящий транспорт, припарковав свою неприхотливую и надежную "Ниву" в сторонке, "Мотыль".

А в центре города можно встретить законодателей моды. Они были первыми. Микроавтобус с белой надписью на борту "Док и Проныра", включив аварийную сигнализацию, лихо подрезает гражданские авто и пролетает светофоры на красный…

Отметивший пышной инаугурацией избрание "председателем республики" Александр Захарченко тут же огласил свои предложения для переговоров с Киевом. И вообще озвучил готовность к переговорам от имени самопровозглашенной "ДНР".

На самом деле его внешняя уверенность — во многом просто блеф. Поскольку у него как не было, так и нет полноценного единого механизма управления и достаточного влияния, чтобы давать какие-либо гарантии.

"ДНР" сегодня — это около пятидесяти полевых командиров, каждый из которых претендует на субъектность и крайне избирательно воспринимает сообщения и указания из "Белого дома", где раньше располагалась областная администрация, а нынче — "Дом правительства".

Есть относительно эффективно работающие структуры. Большинство из них созданы внешними консультантами. Эти органы отличаются от местных поделок большей слаженностью и системностью работы — просто в силу разного класса исполнителей.

Неспособность регулярных частей разбить конгломерат разрозненных группировок — это новые упреки и вопросы в адрес военного командования.

А дееспособность самой "ДНР" как структуры, лучше всего иллюстрируют успехи (точнее, отсутствие таковых) в организации жизни мирного населения.

Иногда пытаются, но не могут. Люди по-прежнему предоставлены сами себе и выживают, как могут.

…Донецкие подземелья сейчас — отдельная вселенная со своими мрачными законами. Подвалы и бомбоубежища, реликты "холодной войны", набиты людьми.

Одних гонит сюда страх. Не каждый может спокойно ночевать в своем доме, если это последний уцелевший дом на всей улице.

Другим просто негде жить. Они и есть те самые невезучие соседи первых.

Пища для тела и ума здесь — случайно перепавшие крохи еды и нечаянно долетевшие обрывки слухов.

Все кутаются в какое-то жуткое тряпье, ждавшее своего часа в дальних уголках пыльных шкафов. Не до красоты — лишь бы грело.

Под потолком — тусклые лампочки. На стенах — темные разводы, остатки штукатурки и краски. Серые лица. Тяжелый спертый воздух, замешанный на запахе давно немытых тел и амбре здесь же готовящейся еды. Где есть электричество — на плитках. Где нет — на открытом огне. В голове крутится назойливая мысль: "Нет уж, лучше дома под обстрелами посижу, чем так…"

Из этой гнетущей картины выбиваются только дети. Они единственные, кто улыбается и смеется. Они бегают между кустарными лежанками, играя в свои игры. Они все давно подружились, и все игрушки теперь — общие.

— О чем ты мечтаешь? Чего тебе хотелось бы? — спрашиваю мальчика лет восьми.

Малыш отвечает не задумываясь:

— Выйти туда, — тычет пальцем в потолок. — И покататься на велосипеде!

Под землей сыро и холодно. При любой возможности все выползают наверх подышать. С наслаждением жмурятся на ласковое осеннее солнышко.

С какой-то нежной тоской, словно навек прощаясь, смотрят на давно знакомые окрестности. Знакомые, но неузнаваемо изменившиеся. Раньше вон тот террикон был просто грудой породы, а чахлая посадка у его подножия — местом для воскресных посиделок с шашлыками и водочкой. Сейчас это линия фронта. Чуть дальше — Марьинка, буферная зона между боевиками и позициями украинской армии. Оттуда слышен грохот артиллерии.

Такие же звуки раздаются откуда-то сзади, из города.

Под ногами крутятся прибившиеся к людям собаки.

— Это наша "сигнализация", — поясняют обитатели убежища. — Они обстрелы чувствуют.

"Сигнализация" вдруг задирает морды и начинает синхронно выть.

Близкий взрыв! Его не слышно, просто чувствуется удар по барабанным перепонкам.

Все скатываются по крутой лестнице назад в убежище. Притихшие дети смотрят вверх. Собаки виляют хвостами и умильно глядят в глаза, требуя награды за проявленную бдительность.

Неожиданно кто-то хватает за рукав. Старик. Он почти не ходит после перенесенного инсульта, и крайне редко с кем-то говорит.

— Скажите, когда кончится война? — спрашивает он…

При всем разнообразии варианты ответа на этот вопрос сводятся к двум словам — не скоро. Самые отъявленные оптимисты продлевают сроки до весны. Чуть более осторожные оптимисты, писавшие готовящийся к отмене закон об особом статусе, отводят три года. Остальные (иностранные военкоры, наблюдатели, конфликтологи) говорят о многих годах противостояния впереди.

Время мира когда-то наступит. Но, видимо, не сейчас.

Евгений ШИБАЛОВ, ZN.UA

PRO-TEST

Последние 5 статей