«Опрокинувшись» во внезапную массовую бедность на заре нашей независимости и кое-как до сегодняшнего дня выровняв свое материальное положение по общему для страны «косяку» обесцененного труда и невеликих к жизни притязаний, мы даже не представляем, насколько близки становимся к традиционно бедным странам.
«Бедность общества, как и бедность отдельного человека, — считает доктор экономики и социологии, профессор Юрий Саенко, — оказывает влияние на все: на интеллект и мораль, на продолжительность и уровень жизни, на способ мышления и готовность к деятельности, на восприятие свободы и оценку демократии или авторитаризма, в которых живет страна. Это интегрированный фактор деградации: если страну держать в состоянии бедности, тогда эта бедность превращается в традиционную, как в некоторых странах Африки. То есть на нас надвигается «точка невозврата»: если в ближайшие годы не выберемся из этой пропасти (а пытаемся уже двадцать лет — это жизнь одного поколения), то действительно перейдем в число традиционно бедных обществ».
Бедняцкое сознание — убогие притязания
По данным мониторингового исследования Института социологии НАНУ можно судить, насколько для наших граждан характерна психология бедноты.
Так, 1% респондентов отмечает, что у них часто нет денег и продуктов, и иногда приходится нищенствовать. 7% от недостатка продуктов иногда голодают, 44% отметили, что им хватает доходов только на пресловутые продукты, 31% опрошенных денег хватает в общем на жизнь, для 12% их достаточно на все необходимое, но экономить не удается. И только 2% граждан утверждают, что средств им хватает на все необходимое, еще и сэкономить удается. В полном достатке живут, по самооценкам, 0,3% опрошенных.
По социальному статусу на уровне ниже среднего размещают себя 57% респондентов, на среднем — 28% и на уровне выше среднего — 15%. По-прежнему больше всего наши люди боятся роста цен, безработицы, невыплаты зарплат и пенсий, роста преступности. Треть респондентов боятся голода, и это удручающий показатель — отголоски голодоморов 20-х, 30-х и 40-х годов пока не устранены.
Интересно, как люди оценивают свою личную приспособленность к сегодняшним реалиям? Признают, что им хватает уверенности в своих силах, 39% опрошенных. Решительность в достижении целей присуща 31%, а инициативность и самостоятельность в решении жизненных проблем — 42% опрошенных. И это, конечно, показатели явно низкие, тем более что уверены в собственном будущем всего 12% опрошенных. Кстати, для достаточно большой части респондентов характерны «левые» взгляды. Так, вернуться к плановой экономике по типу советской не против 32% респондентов. Считают, что устанавливать прочные связи нашей стране нужно прежде всего со странами СНГ, Россией и Беларусью, 54%, а связям с развитыми странами Запада отдают предпочтение всего 16% опрошенных. Кстати, 45% респондентов поддерживают двойное гражданство в Украине. И непонятно, чего здесь больше — лояльности к соседней России или же желания просто где-то «закрепиться» чтобы со временем «отчалить» из страны, погрязшей в неопределенности. Полагают, что нужно активно протестовать против постоянного ухудшения условий жизни 40% респондентов.
Среди понятий, теснее всего связанных с образом современного общества в сознании украинских граждан, отмечают свободу (8%) и, наоборот, давление (10%), сплоченность (4%) и противостояние (24%), богатство (2%) и бедность (36%), подъем (4%) и разруху (36%), упорядоченность (3%) и беспорядок (53%), перспективу (12%) и безысходность (20%).
Не только обнищание,
но и угнетение
— Явление внезапной бедности, в которую «опрокинулась» наша страна после распада СССР, можно рассматривать с двух сторон — как краткосрочную и долгосрочную, — рассказывает Юрий Саенко. — Например, в конце 80-х — начале 90-х годов минувшего века Польша полностью остановила производство чтобы модернизировать его по-западному. Поляки поменяли социально-политическую, а также всю институциональную систему. Вспомним, как наши люди возили туда на продажу какие-то утюги, шпильки и меняли их на китайские джинсы и электронику. Еще и радовались, что у нас хоть неконкурентоспособное производство, но ведь работает… Но за короткое время Польша создала себе социальный, политический и экономический плацдармы для развития нового производства, сферы услуг, — и сразу же выбилась из ряда бедных стран в стремительно развивающиеся.
В ТЕМУ:
Средний класс России в условиях мятежа
Наше терпение кончилось? Нет, украинцев еще долго будут запрягать
Елена Стяжкина: Социальная агрессия сегодня вызревает по тем же правилам, что и в 17-м году
Мы же «провалились» во внезапную бедность прямиком из бедности относительной — казалось, что по советским стандартам жили без явного неравенства. Фактически у советских людей было три образа жизни: сельский (где потребности людей обеспечивались подсобным хозяйством и базаром), городской (где люди трудились на предприятиях, в институтах или в торговле) и партийный (для «избранных» существовали закрытые распределители). И хоть «партийцы» и жили не так, как мы, но неравенство между «нами» и «ими» не было столь вопиющим, как сейчас.
Многим осточертел Советский Союз. Но немногие ожидали его распада. Когда распался, воспрянули духом в надежде на свободную процветающую жизнь. А провалились в бездну бедности, и все обесценилось: мораль, духовность, интеллект, государственная и коллективная собственность. Все стали «никем», все стало «нипочем». В один момент инженеры, преподаватели, квалифицированные рабочие, профессора, ученые оказались никому не нужны. Сработало несколько причин. Синдром советского раба — если не я, то кто-то «сверху» решает мою судьбу, а если я и свободен, то наилучший вариант для меня — стать «рабовладельцем». В Украине не появилось ни лидеров, ни соответствующих демократически ориентированных структур, способных взять в народные руки СМИ, банки, фабрики и заводы, землю и социальную инфраструктуру, как случилось в Прибалтике. Там была еще жива память государственности и частичного предпринимательства, а Украина была этого лишена. Но ко всему народному добру ринулись коммуно-большевистская номенклатура и… криминал. Этот тандем, как коршун, набросился на все — на СМИ, шахты, фабрики и заводы. Но не для того, чтобы их модернизировать и строить новое, а чтобы выжимать доходы «сейчас» и «побольше», в то время как страна и население все глубже и глубже погружаются в беспросветную бедность и колоссальное неравенство. Официальные максимальные зарплаты и пенсии в десятки раз превышают минимальные. А что творится в тени коррупционных схем, одному Богу известно. Население нищает — богатые обогащаются, ежегодно вывозя миллиардные суммы за пределы страны, подальше от народа.
Явно — в последние два года. А ведь проблему бедности решает не правительство (особенно криминально-олигархическое), а средний класс. С его увеличением снижается уровень бедности — инициативные люди, способные вести свое дело, независимы от государства, платят в казну существенные налоги. У нас наоборот: «налоговая реформа» уничтожает этот сектор — малые и средние предприятия закрываются тысячами. Люди выживают, как могут. Власть и народ живут в параллельных мирах. Формируется большой класс бедных людей, людей с сознанием бедного человека. Две трети населения вообще не планируют свою жизнь, а в среднем наш человек строит планы на ближайшие пять-семь дней (!). Это страшно. Бедный человек — не созидатель, а проситель, причем просит он у государства, которое его обирает и которому он не доверяет.
Ошеломляющие данные недавно получил Институт Горшенина — 80% старшеклассников (а было опрошено несколько тысяч) полагают, что их проблемы должна решать власть. Оказывается, так считают 80% учителей. И это критерий бедности общества — когда человек с юных лет готов подчиняться властному произволу.
Америка, переживая кризис, подымает налоги для богатых. А у нас увеличиваются поборы с бедных, что делает их еще беднее. В это же время американские бизнесмены активно занимаются благотворительностью — для наших олигархов это не стало массовым явлением.
Постпосттоталитаризм?
— Обвинять наших людей в аморальности некорректно. Во-первых, Советский Союз оставил нам постгеноцидное и постколониальное общество. Он сформировал особую систему ценностей. И если сейчас 70% граждан считают, что без коррупции нельзя ничего решить, то не они виноваты в этом, а виновата система, которую с первых дней независимости захватили коммунобольшевики и криминал, сформировав криминально-олигархические структуры управления. А такая мощная структура, как Народный Рух, не сумела прийти к власти. Один из наших писателей вспоминал, как в начале 90-х годов прошлого века группа «руховцев» встречалась в Канаде с Петром Яциком, бизнесменом украинского происхождения, который потом субсидировал конкурс по украинскому языку. Наши деятели горячо убеждали собеседника, что борются сейчас за восстановление украинской культуры и языка. На что он ответил: «Люди добрые, нужно захватывать СМИ, банки, заводы и фабрики, и у кого в руках они будут, тот язык и станет у вас господствовать». Но Рух, «рубая словом», момент упустил…
Изначально украинцы противились советской власти — до 1925 года их военные формирования сопротивлялись коммунизму, далее сопротивление коллективизации было колоссальным. Этих свободных людей пропустили сквозь Голодомор 1932—1933 годов и через репрессии — из сталинской мясорубки и вышли люди с постгеноцидным, посттоталитарным, постколониальным сознанием.
Сегодня бедность противится модернизации — модернизируют общество не бедные, а элита, которая рождается в любом обществе. В развитом обществе существует механизм распознавания, отбора и включения элиты во все области управления и развития социума. Это основной закон сохранения любого вида и любого общества. У нас такого механизма нет — а есть отбор богатых, алчных, денационализированных представителей криминально-олигархического клана. И укрепление его у власти.
Однако любое бедное общество все же готово к регенерации, оно воспроизводит элиту: талантливых музыкантов, литераторов, ученых, управленцев, честных и порядочных политиков, священников. Но нужен механизм, гражданское общество, — который распознавал бы этих людей и выносил наверх во всех областях жизни. У нас такой механизм блокируется «сверху», но я верю, что он появится. Верю и потому, что вижу к этому предпосылки, и потому, что как же жить без веры?
Ирина КИРИЧЕНКО, "Зеркало недели. Украина"
Последние 5 статей
13.11.2015
23.10.2015
13.05.2015
30.04.2015
22.03.2015
